Три метра над небом. Я хочу тебя - Страница 62

— Да, именно этот Альфредо. Которого ты так классно опустила. Браво, Баби!

— Если будешь продолжать в том же тоне, тебе же хуже, понял? Знаешь, иногда все идет не так, как нам хотелось бы. И никто в этом не виноват. Но так не надо разговаривать. Так можно все испортить.

Слов уже не хватает. В душе все кипит, невозможно выдержать. Этого не выразить словами. Перед тобой стоит человек, и вместо того, чтобы дать тебе ответ на вопрос, он говорит совершенно о другом. Говорит больше, чем надо. Говорит слишком много. Это выше твоих сил — слушать пустые слова. К чему они? От них боль удваивается. И единственное, чего ты хочешь — это вернуть свою боль этому человеку. Сделать ему больно. В надежде, что так тебе станет легче. И Альфредо дает ей пощечину: со всей силы, зло, грубо, наотмашь. У него нет других аргументов, настолько он разъярен.

— Альфредо, ты с ума сошел?

Он не знает. Стоит и смотрит на свою руку. Как будто бы это не его рука. Но рука его. И она попала, куда не следует. И не факт, что от этого кому-то легче. Баби потрясена. Глаза ее полны слез. Одна щека горит ярче, чем раньше. И не от ярости.

— Ты псих буйно помешанный, вот ты кто! Стэп бы никогда себе такого не позволил, ему бы и в голову не пришло так поступать со мной! Ты кретин, ты вовсе не тот парень, которого я знаю — спокойный и серьезный… Ты животное. Зверь! Я ухожу, мне нечего добавить. И если хочешь знать, встреча, на которую я иду, — очень важна для меня. Очень важна. Это касается моей дальнейшей жизни. И любви. И я никогда тебе не прощу, если опоздаю на нее из-за тебя.

Приложив руку к щеке, она уходит — так же быстро, но уже не так весело, как тогда, когда спускалась по лестнице. Она пытается успокоиться. Поднимает железные ставни в гараже и смотрится в зеркальце «Веспы». «Может, — думает она, — ветер освежит мне щеку и краснота исчезнет? А если нет? Как я буду выглядеть, когда приеду туда? Черт бы его побрал, он и вправду сумасшедший! А я так готовилась к этой встрече, хотела хорошо выглядеть, и вот, посмотри, у меня горит щека и на глазах — слезы».

Она не обернулась. Не ответила. У Альфреда все еще дрожит рука. Но это не идет ни в какое сравнение с той бурей, что бушует в его душе. Он не знает, что сказать. И ничего не скажет. Та тишина, в которой он живет уже много дней, снова наваливается на него и отнимает ту последнюю крупицу надежды, которая гнала его туда, за кусты, где он ждал ее. Чтобы услышать правду, которую он уже и так знал. Поднимаясь по лестнице, он слышит гул быстро удаляющейся «Веспы», такой же разъяренный, как и ее хозяйка.

Прости, Баби, я не хотел. Правда, не хотел. В следующий раз все будет не так. В следующий раз мы поговорим спокойно, может быть, я приду к тебе, мы выпьем чаю. И ты мне расскажешь, куда ездила сегодня.

30

Ночь. Мы с Паллиной летим на мотоцикле. Моя «Хонда» несется на хорошей скорости, мысли разлетаются по ветру. Она прижимается ко мне, но не слишком сильно. Два непонятных существа, астральные совпадения странной судьбы. Я — лучший друг ее парня, она — лучшая подруга моей девчонки. Но все это в прошлом. Я прибавляю скорость, и мы несемся вперед — свежий ветер в лицо. Он уносит мои мысли. Ах — я вздыхаю. Так хорошо ни о чем не думать. Не думать. Не думать… Ветер, скорость и отдаленный гул машин. Не думать. Сейчас завернем в какое-нибудь заведение. Первое — «Akab».

— Давай, я здесь всех знаю, они будут рады нас видеть.

Иду за ней. Входим, я здороваюсь. Некоторые лица мне знакомы.

— Один ром, пожалуйста.

— Светлый или темный?

— Темный.

Второе заведение. Кафе «Charro». Иду за ней следом.

— Ром. Со льдом и лимоном.

Потом — «Alpheus». Выпиваю еще рому. Со льдом и лимоном. Здесь есть всего понемногу: музыка семидесятых-восьмидесятых годов, хип-хоп, рок, танцы. Потом мы заходим в бар «Ketum». Я уже забыл, где оставил мотоцикл. А, неважно.

— Рому. Со льдом и лимоном.

Мы смеемся. С кем-то здороваюсь. Кто-то набрасывается на меня сзади.

— Блин, Стэп, ты вернулся! Теперь начнутся заварушки, да?

Да, да, начнутся. Но кто это был, черт его дери? Новое заведение, и снова ром, потом другое, потом следующее. И еще два рома. Но кто же это был, кто там на меня напрыгнул? А, да, Манетта. Он однажды заснул в горах. Да, мы были в Пескассероли. Он укрылся периной, а ноги торчали наружу. И мы вставили ему между пальцев ног спички головками наружу и зажгли их. Блин, как он подскочил тогда! Сразу же проснулся, как почувствовал, что горит! А мы повалились на пол и ржали как сумасшедшие. Мы с Полло. А тот прыгал по комнате с обожженными ногами и кричал: «Бляха, какой кошмар! Кошмар, бляха!». А мы так хохотали, что нам плохо стало. Мне и Полло. Ну мы и хохотали, до одури. Мы с Полло. А теперь Полло нет. И снова меня охватывает грусть, еще сильнее, чем прежде. Выпиваю еще рому, одним махом. И танцую с Паллиной, дамой его сердца, с женщиной моего друга, друга, которого больше нет. Но я танцую, танцую и смеюсь, смеюсь вместе с ней. Смеюсь и думаю о тебе. Беру еще рому и сам не знаю, как оказался у дома.

— Эй, мы приехали.

Я слезаю с мотоцикла и слегка качаюсь. Последний ром был лишним.

— Куда ты поставила «Хонду»?

— Да нет, я приехала на машине, у меня сейчас пятисотая, новая модель.

— А, симпатичная.

На самом деле, это одна из тех машин, которые мне совсем не нравятся. Но зачем ей это говорить? Не надо, я промолчу. Тем более, что я превысил дозу.

— Они классные, мало потребляют и запчасти недорогие.

— Да, здорово.

— Хороший вечерок провели, скажи?

— Супер. — Здесь я совершенно искренен. — Как все изменилось в барах Тестаччо.