Три метра над небом. Я хочу тебя - Страница 47

Вит встает между ними, пытаясь остановить маляра.

— Ну, давайте не будем. Лучше не надо.

— А ты что тут делаешь? Хочешь мне еще лимончелло предложить? Знаешь, что я сделаю с гноим лимончелло? Залью его тебе и задницу.

— Ну, если так, тогда конечно.

Маляр с разбега пытается схватить Скелло; тот, все еще стоя на столе, начинает пятиться. Он падает назад, пробивает ногой сиденье плетеного стула и сползает на пол.

Маляр воодушевляется и бежит вокруг стола. Скелло лежит на полу с ногой в сиденье и никак не может встать. Маляр, вступившийся за свою подругу, разбегается, чтобы дать ему ногой в лицо. Возможно, так он хочет с ним рассчитаться. Но у него ничего не получилось. Маляр взлетает от сильного удара сзади. Лукконе разворачивает его в воздухе и тот опускается на ноги чуть в стороне.

— Слушай, хватит. Это и вправду был… несчастный случай.

— Да…

Тут вступает Хук.

— Извини, но сейчас тебе лучше бы положить немного льда на лоб твоей подруге.

— Положи себе этот лед в одно место.

— Ну, если так, тогда ты не оставляешь мне выбора. Только потом не говори мне, что я переборщил.

Хук смеется, маляр ничего не понимает, он хочет что-то сказать, но Хук наносит удар. Очень быстро. Хрясь. А Хук заметно вырос. Должно быть, много тренировался, пока меня не было. Маляр с удивительной скоростью улетает назад. И валится прямо на стул, тот падает, и он растягивается на полу. Тут поднимается крик. Какие-то мужчины в глубине зала встали из-за столов. Одна дама достает телефон и начинает звонить. Пора делать ноги. Мы понимаем друг друга без слов. Лукконе, Хук, Яхтсмен, Балестри, Цурли, Бардато вытаскивают из-за стола девушек.

— Блин, я съесть ничего не успела.

— И я.

— Ну же, будь умницей, потом я тебя угощу мороженым у Джованни.

— Да знаю я, что там подают. Трубочки, набитые одним кремом.

Все смеются, даже Скелло удается высвободить ногу из сиденья, но тут вдруг снова появляется маляр, который наконец-то понял, что происходит. Я поймал руку Джин и стаскиваю ее со стола. Она чуть не упала: я поймал ее на лету.

— Что случилось?

— Пока ничего, но лучше убраться отсюда.

— Подожди… куртка. — Она возвращается к с гулу, хватает курточку Levi’s и мы идем к выходу.

— Чао, Вит, извини, мы тут попраздновали немного.

— Да уж, попраздновали… всегда у вас так. Я вам попраздную!!!

Кажется, что он сердится, но на самом деле, он, как всегда, веселится. Он стоит в дверях. Смотрит, как мы с шумом выбегаем. Скелло подпрыгивает, и выставив ноги в сторону, бьет ногой о ногу а ля Джон Белуши, остальные смеются, Лукконе и Бани тибрят какую-то еду с чужих столов: брускеггу, кусок колбасы. Балестри идет как-то медленно, у него остановившийся взгляд: перепил или еще что-то. Но и он улыбается и разводит руками в стороны, как бы говоря: «Ну, вот такие они». Хотя и сам он «такой вот». Скелло на лету выхватывает кусок курицы из рук одной синьоры, которая уже поднесла его ко рту. Та закусила губу и стучит разгневанно по столу.

— Это невозможно! Самый лучший кусочек! Я его напоследок оставила!

Вит, допивающий вино из бокала, прыскает от смеха и опрокидывает его на себя. В этот момент мы с Джин проходим мимо, и не желая отставать, я ворую у синьоры картошку. Откусываю половину:

— Вкуснятина, еще горячая, нежная, такую только Вит делает, он сам ее режет, и никогда не покупает заморозку. Держи.

Даю оставшуюся половинку Джин.

— И не говори потом, что я не угостил тебя обедом.

И мы, держась за руки, убегаем за остальными… Джин трясется от смеха, во рту у нее — половинка картошки фри.

— Горячая…

Жалоба ее притворна — она смеется как сумасшедшая. И бежит — волосы развеваются над темной курткой. И в эту минуту, среди ночи, в голове у меня одна-единственная мысль. Я счастлив, что сегодня на заправке она меня обнесла на двадцать евро.

22

Позже в машине.

— Твои друзья немного с приветом, но симпатичные. Иногда нам, женщинам, приходится проводить время с какими-то дохляками.

— Нам, женщинам… кому это — нам женщинам?

— Ну ладно, иногда мне приходилось проводить время с какими-то дохляками. Так лучше?

— Немного.

— Хорошо. Тогда мне надо было бы сказать: «Какие у тебя фантастические друзья!». Так лучше?

— Фантастические. Какое ужасное слово. Похоже на название какого-нибудь фильма. Еще скажи — эпические!

Джин смеется:

— О’кей, туше. — Потом смотрит на меня и морщит брови. — У-упс, прости. Ты ведь по-французски не понимаешь?

— Как это не понимаю. Туше, туше, это значит… — И резко поворачиваю машину. Она падает прямо мне в объятия. Ее грудь у меня в руках. — Вот что значит туше, правильно?

Она снова пытается дать мне пощечину, но на этот раз я проворнее ее и парирую удар.

— У-упс, прости. То есть, пардон! Я совсем не хотел тебя «тушировать», но tu es très jolie! Ну, как мой французский? Вот мы и приехали. Не знаю, как это сказать.

Я выхожу из машины. Джин сердится.

— Удовлетвори мое любопытство: если твои друзья такие из себя эпические, то почему же ты проехал место встречи, сделав вид, что ты их не увидел?

Блин. Вот заноза. Все замечает. Я поворачиваюсь к Джин вполоборота и иду к мотоциклу. И тут же чувствую острую боль в животе.

— А это, если ты и не знаешь, называется томбé, то есть упавший и проигравший, придурок!

Джин заскакивает в машину, резко заводит мотор и на двух тысячах оборотов срывается с места. Я бегу к мотоциклу. Пара метров и я у цели.

* * *

— Нет, вы только посмотрите на него! Да пошел он в задницу. Что он о себе воображает? Ну, положим, его зовут Стэп, и что из этого? Какого черта… да, он легенда, но для кого? Для своих друзей. Эпических друзей, как он их называет. И что дальше?