Три метра над небом. Я хочу тебя - Страница 115

115

— Привет!

Она обнимает Гвидо, очень нежно целует его, но не в губы. Наверное, это и есть Карола.

— Тебе все же удалось?

Гвидо с улыбкой поворачивается ко мне, как бы говоря: «Конечно, Карола, разве ты не видишь, кто это?». Карола смотрит на меня. Какое-то удивление проскользнуло по ее лицу. Она смотрит на меня внимательно, как бы оценивая. Чуть закрывает глаза, зажмуривая их, как будто не верит, что я… это я.

— Но он… Это он?

Гвидо улыбается.

— Да, это он.

— Да, я думаю, это действительно я… обычно меня зовут Стэфано. Для друзей — Стэп… но «он» — так меня никогда не звали… Он? Вы мне объясните, в чем дело?

И вдруг через приоткрытую дверь, из гостиной, полной незнакомых людей, сквозь отдаленные и неясные голоса, из-за старинных книг и картин, написанных много лет назад, я слышу смех. Ее смех. Смех той, по которой я так скучал, той, которую я так долго искал, той, которая мне снилась тысячу ночей. Баби. Баби. Баби сидит на диване посреди гостиной, она в центре внимания, она рассказывает что-то и смеется, и все смеются за ней следом. А я, в полном одиночестве, стою и слова вымолвить не могу. Как долго я ждал этой минуты. Сколько раз в Америке, погрузившись в воспоминания, стараясь не думать о болезненных моментах, о разочарованиях, я погружался все глубже и глубже, туда, где находил ту улыбку. И вот она здесь, передо мной. И я должен с кем-то ее делить. Делить то, что было моим, только моим. И вдруг я чувствую, что бегу по лабиринту, состоящему из трепетных мгновений: наша первая встреча, первый поцелуй, первый раз… и немыслимый взрыв моей любви. К тебе. И в этот миг я вспоминаю все, что я не смог тебе сказать, всю красоту моей любви — я так хотел, чтобы ты знала о ней. Как бы я хотел показать тебе ее. Я, простой смертный, допущенный к твоему двору, опустившийся на колени перед самой твоей простой улыбкой, перед величием твоего царства, я хотел бы показать тебе мое. На серебряном блюде, вытянув руку в нижайшем поклоне, я хотел бы преподнести тебе мой дар — то, что я испытывал к тебе: безграничную любовь. Вот, моя госпожа, видишь, все это — твое. Только твое. Оно простирается дальше морей, дальше горизонта. И еще дальше, Баби, — выше звезд, выше неба, и еще дальше — дальше луны и всего невидимого. Вот что такое моя любовь к тебе. И это не все. Потому что это только то, что мне дано знать. Моя любовь к тебе больше, чем то, что мы можем увидеть, больше, чем дано нам познать. Вот это, и еще многое другое, я хотел бы тебе тогда сказать. Но не смог. Я не смог сказать тебе ничего, что бы ты хотела услышать. А сейчас? Что бы я мог сказать сейчас девушке, что сидит на диване? Кому я могу показать чудеса этой огромной империи, которая принадлежала ей? Я смотрю на тебя, и тебя больше нет. Куда ты делась? Где та улыбка, что лишала меня всякой уверенности, кроме уверенности в том, что счастье возможно? Я хотел бы незаметно исчезнуть, но уже поздно. Это ты. Баби медленно оборачивается ко мне.

— Стэп! Быть не может… Какой сюрприз…

Она встает и бежит мне навстречу. Крепко сжимает меня в объятиях и нежно целует. В щеку. Потом слегка отклоняется, смотрит мне в глаза и улыбается.

— Как я рада снова тебя видеть… Но что ты тут делаешь?

Это напоминает мне «Смотрите, кто пришел!» — что бы там начали выкрикивать? А, да. «Здесь Баби!» Но она мне ни слова не дает вымолвить. Начинает говорить. Смеется и говорит. Говорит и смеется. Кажется, она обо мне знает все. Знает, где я был, что я делал в Америке, про учебу, про мою работу.

— И потом, ты же вернулся в Италию в начале сентября. Третьего, если точнее. И даже с днем рождения меня не поздравил… Ты что, забыл? Ладно, прощаю тебя…

И она продолжает в том же духе, и все время смеется. Шестого сентября у нее был день рождения — конечно, я прекрасно помнил эту дату. Всегда помнил. И все остальное я тоже помнил, все, что у нас с ней было, все самое прекрасное и самое горькое. А она? Она прощает меня. За что? За то, что я не мог ее забыть?

— Шестого сентября! Вот видишь, ты забыл…

— Да, верно. — Я улыбаюсь и не мешаю ей говорить дальше. Она говорит за нас двоих, она решает за нас, все она, как это было всегда.

— А потом ты выпустил телепередачу, а потом я видела эти газеты. С фотографиями. Ну, когда ты спас ту девочку. Как ее зовут? Ну, я уже не помню. Вообще-то я тебя искала, но…

К счастью, она не останавливается. Так и не спросила имя. Джиневра. Для друзей — Джин. Надо бы ей позвонить. Я сказал ей, что мы созвонимся позже. Может быть. Да, может быть. Если что, я смогу уцепиться за это «может быть». Я выключаю телефон. Оборачиваюсь. Чисто инстинктивно. И вижу Гвидо: он смотрит на меня. Замечает мой взгляд и подмигивает. Он — коварный Базилио, а я — глупый Буратино в руках Девочки с голубыми волосами. Она добрая или злая? Я вижу, как он уходит. За ним закрывается дверь, и я остаюсь один. Один на один с ней, Баби, один на один со своей судьбой, со своим прошлым. Баби берет меня за руку.

— Пойдем я познакомлю тебя с моими друзьями.

И она тащит меня за собой — более ребячливая, более женственная, более уверенная, более зрелая. Более… более не знаю что.

— Вот. Это Джованни Франческини, владелец «Каминетто Блю»… А это — Джорджо Маджи, ну, его-то ты наверняка знаешь, у него большое агентство недвижимости, он занимается куплей-продажей. Ее агентство очень известно: оно называется «Каза Дольче Каза».

— Нет, не знаю, увы.

Я улыбаюсь и здороваюсь, как будто мне все это очень интересно. Другие имена, другие истории. Титулы и звания молодых коммерсантов, псевдоаристократов из общества, у которого нет названия… По крайней мере, для меня.

115